Минут через пятнадцать, выкурив две сигареты и досчитав пять раз до десяти, я пошел мириться с этой дурой. Я не хочу, чтобы мой ребенок страдал из-за наших ссор. Надев на лицо самое умильно-виноватое выражение, я просунулся в спальню. Любимая, можно я войду? – вкрадчиво пропел я. Любимая не слышала. Она с увлечением рассказывала кому-то, какой я гад. Я прислушался. Это была не одна из ее бесчисленных подруг. Ее собеседником был отец ее дочери, что, конечно же, не могло не радовать. Я знаю, что нехорошо мешать людям общаться. Но мне плевать. Я подошел и сел на кровать так, что любимая не могла меня не заметить. Она демонстративно продолжала разговор, я ждал. Затем она положила трубку и, не обращая на меня никакого внимания, легла в постель, свернувшись калачиком и повернувшись ко мне попой. Типа, я обиделась и разговаривать не буду.
Я понимал, что мне лучше уйти. Но внутри меня снова все кипело от ярости, я уже не мог остановиться и поэтому ласково, как утром, спросил – Дорогая, можно ли я тебе кое-что объясню? Можно? Дорогая молчала. Я все так же ласково продолжал – Видишь ли, дорогая, семья – вещь хрупкая. И люди, которые ей дорожат, не выносят на суд посторонних то, что происходит между ними. – голос мой постепенно креп и набирал силу – Как мне понимать то, что ты звонишь Сергею и жалуешься ему на меня? Как то, что тебе больше не дорога наша семья? Или как то, что он для тебя ближе, чем я? Или как то, что твой роман с этим ублюдком вовсе не закончен? – последнюю фразу я просто проревел. Она молчала, плечи ее вздрагивали.
Я выскочил из комнаты, сильно хлопнув дверью. В коридоре взял ключи от машины, все также быстро, в слепой ярости, выбежал во двор, сел в машину и уехал. Куда – я и сам не знал. Когда чуть-чуть остыл, понял, что еду в офис. Подумал – хорошо, сейчас я им там такое ускорение придам, что либо все уволятся, либо продажи вырастут на сто процентов. Но обнаружил, что мне все равно. Плевать мне на все было. Перед глазами стояла картинка – вздрагивающие плечи плачущей Сашки. Я чувствовал себя полным мудаком. Пусть она тысячу раз не права, но она женщина, и беременная, и слабая, и моя любимая. Я купил цветы и поехал домой – мириться. Дома Сашки не было. На чисто прибранной кухне на столе лежала записка – Кир, извини меня, но я уехала к маме. Переночую у нее. Пожалуйста, не звони – я пока не могу с тобой говорить. Целую тебя. Люблю. Твоя С.
Я открыл бутылку коньяку и скушал ее всю. Без всяких глупостей в виде закуски. Как прошла ночь, я не знаю.
23 августа 2006
Саша
Я понимала, что по сути Кир прав, прав, прав, тысячу раз прав! Он не обязан любить моего ребенка. Он имеет право не хотеть его растить. Это моя вина, а не его, что мой ребенок рос в детдоме. Это я сволочь, не Кир. Но почему же я его так ненавижу?
Я понимала, что просто физически не могу его видеть. Не могу, и все. Я позвонила маме и напросилась в гости. Мама была счастлива. Я не особо балую ее вниманием. Если быть честной, то мы общаемся только по большим праздникам, таким, как Новый год и дни рождений, и все. Ну, иногда, поссорившись с Киром, я приезжаю к ней, чтобы остыть. Мама обожает такие мои приезды. Каждый раз она надеется выведать у меня какую-то грязь о моем муже. Мне кажется, она была бы счастлива, если бы узнала, что Кирилл – серийный убийца, маньяк и садист, что он бьет меня и насилует всех вокруг, что он алкоголик и вор. Но я молчу, поэтому маме остается только догадываться, что же такое у нас произошло и почему я приехала.
Вот и сегодня мама окружила меня неусыпной заботой и повышенным вниманием. Усадила в свое любимое кресло-качалку, укрыла мне ноги пледом, принесла из кухни огромную чашку чая и кусочек домашнего кекса. У нее всегда есть какая-нибудь выпечка – для нее это символ уюта, домашней заботы, тепла. Мама уселась напротив меня, на краешке кровати, и принялась выспрашивать, как дела, как работа, как Кирилл. Голос ее был сладенький-сладенький, улыбка ласковая-преласковая. Если бы я хоть на секунду могла поверить в ее искренность! Но я всегда помню, что в самые тяжелые для меня времена мама была во главе тех, кто старался меня растоптать и уничтожить. Сегодня я задумалась – почему? Последний раз я задавалась этим вопросом, когда мне было пятнадцать. Тогда ответ нашелся сразу и казался мне очевидным – просто мама меня ненавидит, вот и все. Сейчас я решила спросить об этом ее саму, выяснить, как говорят, у первоисточника.
Я отставила чашку с чаем в сторону и спросила – Мама, почему тогда, пятнадцать лет назад, ты не дала мне оставить ребенка? Я спросила это тихим и мягким голосом, совершенно спокойно. Я спросила о том, что действительно было в моей жизни. Но мама повела себя так, как будто бы я возвела на нее какую-то чудовищную напраслину. Она вскочила, убежала на кухню. Через минуту вернулась. Заплакала. Закричала на меня, что я неблагодарная дочь, что я хочу ее смерти, что вот умрет она, и я пожалею о своих вопросах. Я встала с кресла, подошла к ней, села рядом. Обняла ее костлявые плечи. И сказала – Я люблю тебя, мама. Я не хочу твоей смерти. Я благодарна тебе, за то, что ты вырастила меня. Но я не понимаю – почему пятнадцать лет назад ты заставила меня отдать твою внучку в детдом?
Мама плакала. Она не из тех, кто признает себя виновной. Раскаяние – слово, смысл которого ей не знаком. Она не сказала мне ничего нового. Все это я уже слышала – и про трудные времена, и про маленькую зарплату, и про негодяя – бывшего мужа, бегавшего от алиментов, и про позор, и про «тебе учится было надо». Я возразила – мы не голодали. Да, с ребенком нам было бы труднее материально, да, заботиться о младенце тяжело. Но реально. Мы с Сергеем любили друг друга и готовы были пожениться. Вам – тебе и его родителям – пришлось бы несколько лет содержать нас с младенцем, но вы и так нас, своих детей, содержали. Возможно, я не пошла бы после школы в институт, но и что? Есть заочное образование, есть вечернее. Разве стоило ломать нам жизнь, обрекать ребенка на жизнь в детдоме ради того, чтобы избежать временных трудностей? Которые бы прошли, а счастье бы осталось? Мама плакала. На все мои вопросы она ответила так – Я знала, что ты никогда не поймешь, я ведь для тебя старалась…
Я смотрела на ее плачущее сморщенное личико преждевременно состарившейся обезьянки и вдруг вспомнила кое-что еще! Я поняла! Я все поняла! И я спросила ее – Это ты из-за дяди Славы так поступила, да? Ты думала, он вот-вот женится на тебе, а если появится ребенок, внучка – то не женится, да?
По тому, как вздрогнули мамины плечи я поняла, что попала в точку. Все было именно так! Тот год, когда мне было пятнадцать, был счастливым не только для меня. Мама моя была еще молодая, она родила меня в двадцать лет, вот и считайте, сколько ей тогда было. С отцом моим, никуда не годным пьяницей, она развелась так давно, что в моей памяти не сохранилось никаких его примет. Я не узнаю его, если встречу на улице. Так вот, в тот год у нас стал часто-часто бывать в гостях дядя Слава, мамин сослуживец. Он был высок, красив, обаятелен и заставлял мою строгую маму смеяться. Рядом с ним она расцветала, становилась другим человеком.
Поглощенная своей любовью, я не задумывалась об их отношениях. Меня радовало, что мама веселая, не лезет в мою жизнь и легко разрешает мне ночевать у подружек. Конечно, ни у каких подружек я не ночевала, а проводила все ночи с Сергеем. Сначала мы с ним просто гуляли ночи напролет, затем открыли для себя волшебный мир секса. К сожаленью, ни у него, ни у меня не было никакого опыта. Поэтому простая мысль о том, что от секса бывают дети и поэтому надо предохраняться, не приходила нам в голову. Мы, конечно, слышали сотни раз о браках по залету, о случайных детях, но, во-первых, нам казалось, что все это страшилки, придуманные взрослыми, и с одного-двух-трех-десяти-и более раз уж точно ничего не будет, а во-вторых, мы ничего не имели против того, чтобы стать родителями. Ну, поженимся, что тут такого? Мы все равно собирались пожениться, просто не сейчас, а после школы. А так сразу поженимся, и все.
Когда я забеременела, я была взволнована. Я, конечно, была уверена, что мама будет меня ругать, что в школе на меня будут показывать пальцами… Но я была рада, да-да, рада! Я была женщина, у меня был любимый мужчина, у нас должен был появиться ребенок. Все было просто и радостно в моей жизни. В Сергее я не сомневалась. Я знала, что он тоже рад. Я до сих пор думаю, что если бы взрослые отнеслись к нам тогда по-другому, мы с Сергеем были бы хорошей парой и были бы счастливы в браке. В теорию единственной половинки я не верю, это все чушь, моя жизнь ее опровергает. Тогда я любила Сергея, сейчас люблю Кирилла. С любым из них можно быть счастливой, а можно быть несчастной – все зависит от того, чего ты хочешь и как себя ведешь. Да, Сергей предал меня тогда, а Кирилл готов предать сейчас, но такова вообще человеческая природа. Разве я никого не предавала? Я дочь свою в роддоме бросила!
